Шанс, в котором нет правил [черновик] - Ольга Чигиринская

Иногда быть христианином… очень неудобно. И человеком очень неудобно. Вот Олег и перестал.

Девятичасовые новости о господине Ли упомянули. Ну да, случай даже в масштабах страны совершенно зубодробительный. А вот о докторе, лаборанте и сержанте здравохраны новости промолчали — хотя тех наверняка уже отыскали, всех троих. Это был один из первых вопросов, заданных господину Ли. Еще когда он думал, что мы — безопасность. Эней был в пути, и руководил экспресс-допросом Антон, а проводила — Эмбри. Вот тогда они и выяснили, что у господина Ли — аллергия. И что лгать на аппаратуру его учили тоже. Потому что если бы не запись олеговского допроса, поверить в то, что этот милый человек имеет отношение к тройному убийству сотрудников здравохраны, было бы невозможно. Все датчики выдавали стандартный портрет насмерть перепуганного обывателя, который знать не знал о таких страшных делах.

Что было, конечно, немного нелепо, поскольку господина Ли взяли, как говорится, с поличным.

Отвезти его поначалу пришлось на квартиру, приготовленную для Олега — пачкать и особенно шуметь там было нельзя. И второй пленник, захваченный Фолкеном, раскололся раньше. Фолкен его увез на поле ветряных генераторов, там шуметь было можно. И нервы у бандитов слабей, нежели у разведчиков.

Хочу домой. К Ёлке, которая мне уже не меньше сестра, чем Андрею. «И добрый мир твоих забот». Ёлка ставит со своими школьниками «Волшебные кольца Альманзора». Лепит образы — в буквальном смысле. Учит детей верить в добро. В осмысленность борьбы. Интересно, смотрела ли она девятичасовые новости?

Хочу домой. Хочу в себя — годы назад, когда меня по всем сторонам скручивало из-за того, что по моей наводке живого человека убили. Пусть и плохого. Хочу не думать о том, что сказал Олег. Потому что мне не пятнадцать и не шестнадцать и систему я теперь знаю наизусть и изнутри. И объяснение, что мама захотела инициировать Сережку, потому что маму сожрал бес, мне совсем не годится. Я знаю, как дают лицензии на инициацию. Получить одну в первый же год — фантастика. Должны быть причины. Большие, серьезные причины. Но при всех этих причинах — меня никто не искал. Во всяком случае, открыто. Ни мама, ни власти. Меня даже в розыск как пропавшего не объявляли… мои документы действительны.

Я уже думал об этом, я хотел начать… и не начал. Не хочу. Или боюсь.

А чего я боюсь?

Выбора. Можно говорить, что три года назад я предался туманной надежде. Но разве я уже тогда не понимал, что эта надежда бесполезна? Что в том виде, в каком это произошло с Игорем — оно невозможно? Игорю повезло, если тут можно говорить о везении — раскаяние пришло быстро. Когда он даже Андрея не смог уберечь от самого себя. Мама слишком умна, чтобы позволить себе попасть в такую ситуацию. И если она вообще пошла на инициацию, то не по ошибке, не из отчаяния и не по любви. А потому что решила, что нужно — именно так. И мнения своего с тех пор не изменила.

Олег сказал, что у меня замечательная мама. Он пытался меня утешить. А что я ни хрена не утешился — не его вина.

Если еще и Костя начнет пытаться меня утешать — я этого не вынесу…

Костя не пытался. И про жизнь бактерий не смотрел. Он дремал, прикрыв глаза и откинув кресло.

До Москвы оставалось еще два часа…

В аэропорту Быково, в двух шагах от стойки регистрации на рейс К14-96 «Москва-Саратов» пожилой хорошо одетый приземистый мужчина ударил по лицу молодого, стройного, очень хорошо одетого мужчину.

«Ударил по лицу» — не совсем точно. Адекватно было бы — врезал. Или еще лучше — вломил. Так вломил, что хорошо одетый мужчина вылетел из собственных очков, на лету опрокинул довольно увесистую урну и ударился спиной о барьер у регистрационной стойки. Аж гул пошел.

Правда, формулировка «врезал» и тем более «вломил» не годится для протокола. Приходится все-таки писать «ударил по лицу». Однако, с другой стороны, это выражение предполагает наличие протокола. А документу сему не суждено было материализоваться. Ибо потерпевший категорически отказался называться таковым. А при словах «нарушение порядка» предложил патрулю проверить его чип. И заодно чип нарушителя. После чего дежурный милиционер аэропорта удалился, предварительно прочитав сторонам нотацию о неуместности выяснения служебных отношений в общественных местах. Люди смотрят, короче говоря. Совесть имейте.

Молодой человек вытер платком рассаженную скулу и попытался пристроить на носу очки. Скула вздулась и обещала вздуться еще больше. Очки сидели криво. Молодой человек снял их, положил в футляр, сунул в карман.

— Действительно неудобно, — сказал он. — А если бы парень оказался хоть немного глупей или упрямей? Свистнул охрану — и все-таки потащил бы нас в участок? Штраф, конечно, несерьезный, но вы бы пропустили рейс.

Васильев повел челюстью.

— Что вы наговорили родным?

— Мононуклеоз. Винницкий на ходу придумал — оказалось, очень удачно. И серьезно, и не смертельно, и понятно, почему не пускают родителей.

— А почему он в ведомственном госпитале?

— Вы побеспокоились и устроили.

— Понятно. А как объяснить, что пустили меня?

— Вы же болели, у вас иммунитет, — Габриэлян поднял брови.

Васильев поморщился. Из головы вон. Он и правда болел, подростком. И иммунитет был. И сестра о том знает — у него эта мерзость проходила в тяжелой форме, с осложнениями на печень и прочими неприятностями. И потом еще месяца три еле руками-ногами шевелил. От мытья посуды уставал. Забудешь такое. Замечательная работа. Если не считать того, что у племянника на месте лица — блин, на месте глаза — дыра, и все остальное тоже не лучше…

— Как вышло, что вы его упустили?

— Когда за ним пришли под видом санитарного кордона, он дал желтый сигнал, а не красный. Промедлили. А в нашем деле промедление — сами знаете…

— Знаю. Кто это был?

— Если кратко: мои личные враги. Используя служебное положение в личных опять-таки целях. Как обычно. К сожалению, рекламацию я подать не могу. А вызывать старших в чине советников мне все-таки по табели не положено.

— В чине советников? — Васильев прищурился, поморщился… наверное, вспомнил утренние новости. — Хорошо, что я тебе уже врезал. Если бы тогда сдержался — сейчас бы шею свернул.

— Вы не так плохо меня учили… — улыбнулся пострадавший. — Кстати, есть шанс, что в прошлый раз это тоже был он.

Васильев скрипнул зубами. Регистрация на рейс заканчивалась через восемь минут.

— Я что-нибудь еще должен знать?

— Да. Его вытаскивали не мы. Его вытаскивали совсем другие люди, которые за ним с некоторых пор присматривали. Оказав ему первую помощь, они предложили ему уйти. Из системы, я имею в виду. Совсем. Я знал. Меня предупредили и я это санкционировал. Если вы всерьез хотите свернуть мне шею, у вас теперь есть возможность это сделать.

Васильев покачал головой.

— Олег, как я понимаю, отказался… в резкой форме.

— Нет. В очень вежливой.

— А ты, конечно, предложил ему выбирать самому…

— Конечно.

— Мудак, — Васильев отвернулся и зашел за стойку регистрации. Протянул девушке билет и удостоверение личности. Габриэлян не стал ждать, пока Васильев войдет в коридор терминала. Нужно было пойти в туалет и посмотреть, что с лицом. Попросить в баре лед. И разобраться со свежей посылкой от инсургентов. Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то это — последний выдох господина Ли. Лучше бы они прислали самого господина Ли, у него внутри наверняка было много больше того, что они выкопали… но с паршивой дороги хоть дорожный знак. Господина Ли нельзя было оставлять локальной СБ после того как он понял, что Олега выручали не свои. А организовать перевозку в Москву было бы сложно даже при поддержке Короля — уж очень большой шум поднялся в регионе, когда обнаружили угон машины СЗО. Не бандеролью же пересылать господина шпиона — Габриэлян вошел в туалет, посмотрелся в зеркало над умывальниками. Да, скорость у учителя уже не та, но силушка по-прежнему есть. Проверил пиджак — нет, кровь не попала никуда, падение на стойку регистрации тоже не отразилось… Только лицо. С таким лицом можно работать семафором. Только нужен еще один синяк. Зеленый. Видимо, придется им с Олегом работать в паре. Хорошо, что он перехватил Васильева сам — теперь тот успокоится и перед мальчиком не сорвется.

Когда Габриэлян сидел в баре, прикладывая к лицу лед, потягивая ром-колу и читая лунную почту (файл пришел уже в виде текстовой расшифровки, надо же) — объявили о посадке рейса «Саратов-Москва».

Габриэлян допил и зашагал обратно к стойке — встречать Короля.

Король не брал с собой багажа — да и кто брал бы, отправляясь в двухдневную командировку? — поэтому в зал вышел быстро. На миг тормознулся, увидев украшение на лице начальника.

— Васильева провожал, что ли?